Влияние принципа бинера в онтогенезе: радикалы Каина и Авеля. Методологический аспект.

Одной из общепризнанных на настоящий момент является точка зрения о том, что зарождение психотерапии в современной науке и практике связывается с появлением глубинной психологии и её основоположниками, соответственно, являются «отцы» психоанализа, аналитической и индивидуальной психологии.

Предметным стимулом, побудившим З.Фрейда к разработке первого собственно психотерапевтического метода – психоанализа – стала его работа с психотравмами. За более чем сто лет развития психотерапии и в особенности глубинной, был накоплен огромный опыт работы с психотравмами в рамках разных подходов и школ. Однако, кроме сугубо психотерапевтического аспекта, эта деятельность уже в эпоху своего становления обнаружила и очень перспективный фундаментально-научный исследовательский аспект. Дискуссии об объекте психологии, содержании и структуре, динамике его развития в онтогенезе, до сих пор остаются ведущими. Психотерапевтическая практика внесла и вносит в эту дискуссию очень ценный вклад. Особенно интересной проблемой в этом отношении является природа дисгармоний личностного развития, обусловленная динамикой взаимодействия сознания и бессознательного на ранних этапах онтогенеза личности. Ведущим методологическим принципом в исследовании этого вопроса является, на наш взгляд, принцип бинера.

В философии и метафизике принцип бинера имеет давнюю историю. Ещё в раннерелигиозных метафизических системах мы встречаем аксиологические утверждения о том, что всякое психологическое явление – мысль, идея, чувство, состояние – есть противопоставление в самом себе: «Мы создали все вещи попарно» [23]. На более подробном уровне философского понимания мы встречаем тот же принцип у И.Канта, который выражает его в понятии антиномии, подразумевающем, что бинер есть универсальная форма мышления, обусловленная природой человеческого разума и являющаяся для него единственным путём постижения действительности и весь мир, данный для восприятия человеку, есть универсальный biner de binero[1] [4]. Согласно тем ж идеям, принцип бинера неразрывно связан с принципом динамизма. Поскольку противопоставление означает отрицание противостоящих друг другу категорий, в фокусе восприятия сознания раскрывается именно утверждаемое в противопоставлении. При этом категории взаимоотрицания создают полноту, комплементарность и интенциональность данного феномена в соответствии с гегелевским законом единства и борьбы противоположностей.

Каждый бинер имеет тенденцию достигать максимума напряжения в противостоянии своих категорий, после которого происходит его сущностная трансформация в том направлении, которое было задано результирующей интенциональностью противостоящих категорий.  Соответственно, данная результирующая интенциональность является направлением онтогенеза, или, говоря юнговским языком, индивидуации личности, если мы говорим о фундаментальных полярностях человеческой психики. К.Г.Юнг, исследуя принцип бинера герменевтическим методом, обращался к герметической, гностической и богословской традиции, исследовавшей метафизические категории Эонов, Архонтов и Архетипов, бинарность которых под влиянием Непостижимого Абсолюта носит характер сизигии, полная реализация которой выводит сознание за пределы полярностей феноменального мира, в состояние ноумена. Так, в философии Николая Кузанского такая сизигия (coincidencia oppositorum) находится за пределами чувственного и рационального восприятия и доступна для понимания только непосредственным духовным созерцанием, составляющим высший уровень способностей человеческой души, называемый им «Docta ignorantia», а в  православной богословской традиции — феорией [7, 2].

Однако, прежде чем полный синтез (сизигия) всех существующих бинеров будет осуществлён, они должны быть манифестированы в сознании и приняты им. В метафизических категориях манифестация бинера описана в концепциях двух гениев философский мысли, И.Канта и Г.Гегеля и их последователей, в частности В.А.Шмакова  и аподиктически эти концепции констатируют, что в своём актуальном, феноменальном состоянии, человеческий разум неспособен познать Единое как неразделённость и полное слияние всех противоположностей. И первой бинарной опозицией, доступной для понимания, становится единое (абсолютное, непроявленное, небытие) и множественное (относительное, реализованное, бытие) [1, 4, 24].

Если мы переходим от метафизического и аподиктического аспекта этого вопроса к предметно-психологическому, то перед нами возникает необходимость обозначить исследуемый предмет – бинер единого и множественного – в онтогенезе и филогенезе человеческой личности. Необходимость рассмотрения одновременно двух видов психогенеза обусловлена именно базальностью и даже примордиальностью рассматриваемого предмета. Ведь изначальная, базовая целостность человеческой психики обнаруживается нами именно в ретроспективе филогенеза, в изначальном синкретизме человеческой души, который фиксирует в своих исследованиях аналитическая психология К.Г.Юнга, трансперсональная психология С.Грофа и Т.Лири, палеопсихология Б.Ф.Поршнева и психологическая антропология Д.Фрэзера, Л.Леви-Брюля и К.Леви-Стросса. Одновременно с этим возрастная психология и теории развития, разработанные в различных школах, дают нам представление о похожей синкретичной недифференцированности человеческой психики на ранних этапах онтогенеза. В частности, опыт различных школ глубинной психологии показывает нам, что в первые годы жизни у человека поляризация психики на сознание и бессознательное едва обозначена. Фундаментальные закономерности, по которым развивается человеческая психика и происходит выделение сознания из бессознательного – один из главных вопросов глубинной психологии, на который существует уже немало вариантов ответов. Придерживаясь неоюнгианской традиции, мы стремимся увидеть в первоначальной синкретичности человеческой психики то ядро, которое методологически может быть интерпретировано как первичный бинер, соединяющий в себе полюса единого и множественного. Опираясь на возможности спектрального подхода, разработанного К.Г.Юнгом, мы осуществляем междисциплинарный поиск на стыке неоюнгианства и судьбоанализа [10-21].

Исторически вопрос о природе онтогенеза человеческой психики в глубинной психологии исследовался главным образом в контексте работы с психологической травмой, особенно диссоциативной.Как выяснил К.Г.Юнг, чем тяжелее травматизация, тем более выражена фрагментация Эго и тем более архаичные, темные защиты приходят «на помощь» личности. Примечательно, что юнговская диссоциативная модель  психики во многом созвучна современным разработкам в области ПТСР, в особенности у пациентов, страдающих пограничными или шизоидными расстройствами, а также же диссоциативными расстройствами личности [3]. Эта модель рассматривает в качестве основы религиозные и нуминозные уровни психики, которые очень важны для понимания сложных деформаций характера и действия примитивных защитных механизмов и подразумевает возможность диссоциации психики на множество различных комплексов. При этом каждый из этих комплексов в своей основе содержит определенное сочетание архетипических образов, соединенных в сюжет. В свою очередь эти образы детерминированы более глубокими пластами бессознательного, носящими нуминозный характер. Эти пласты бессознательного в силу своей нуминозности являются одним из проявлений переживания человеком трансцендентного, запредельного, божественного, их присутствие неизбежно вызывает в душе благоговение и ужас и поэтому они являются потенциально травматичными [37]. К.Г.Юнг полагал, что аффект является глубинным организующим принципом психической активности, поскольку интегрирует разнообразные составляющие  эмоционально-волевой и мыслительной сферы души, придавая каждой из них единую «чувствительную окраску».  Если какое-либо событие в жизни личности сопровождается сильным аффектом (что неизбежно при диссоциативной психотравме раннего детства), то все связанные с этим событием составляющие души будут аккумулироваться вокруг этого аффекта, создавая «чувственно окрашенный комплекс».  Т.о. каждый чувственно окрашенный комплекс имеет «личностную оболочку и архетипическое ядро» [36]. Специфическая тяжесть ранней диссоциативной психотравмы состоит в том, что она нарушает механизм образования чувственно окрашенных комплексов и снижает толерантность психики к аффекту. Между тем К.Г.Юнг полагал, что именно архетипические образы придают аффекту смысл. Естественным путем, которым аффекты достигают сознания, является воплощение их в трансперсональных архаических образах, «поставляемых» бессознательной фантазией.   Следовательно, архетипическим образам принадлежит фундаментальная функция смыслообразования. Однако в период раннего детства этот процесс не может осуществляться усилиями только лишь самого человека. Неотъемлемым условием естественности протекания этого процесса являются отношения с заботящейся о ребенке родительской фигурой. Ее участие помогает усвоить аффекты путем идентификации и интерпретации переживаний. Благодаря этому хаотическое детское возбуждение сублимируется в упорядоченные моторные, а затем и вербальные формы. Этот процесс приводит к дифференциации базальных эмоций удовольствия-неудовольствия и постепенной их трансформации в чувства [30, 34]. Анализируя разницу в проявлении этих двух видов комплексов, Юнг отмечает, что диссоциация комплексов из сферы личного бессознательного приводит к переживанию чувства утраты. Но если «отщепленный» комплекс вновь становится частью сознания, то вместе с ним из бессознательного в эго поступает мощный заряд либидозной энергии. Именно этим феноменом объясняется большинство случаев исцеления неврозов. Если же Эго испытывает вторжение комплекса коллективного бессознательного, то этот опыт переживается еще тяжелее. Подобные переживания не имеют никаких аналогов в личном жизненном опыте человека и вследствие этого, а также из-за огромной силы они носят сверхъестественный, ужасающий, экстатический характер. Даже прикосновение коллективного бессознательного к эго вызывает целую гамму подобных чувств, если же происходит масштабное слияние этих двух уровней психики, то его исходом неизбежно является сумасшествие и одержимость. Вторжение таких чуждых сознанию содержаний является манифестацией многих психических расстройств. Рассуждая в терминах теории личностных конструктов Дж.Келли можно сказать, что модель мира личности,  создаваемая на протяжении всей предыдущей жизни радикально меняется [5]. Очевидно, что комплексы коллективного бессознательного, описанные К.Г.Юнгом, совпадают с «демонической фигурой», тираном/опекуном защитных механизмов бессознательного, которая встречается при работе с ранней детской психотравмой, в частности, в исследованиях Д.Калшеда. Архетипы как структурные проявления наиболее древних уровней психики воплощают базальные эмоциональные переживания в мифопоэтических образах, универсальных для фольклора и мифов всех народов мира. Аффект в психике травмированного детского Эго имеет особенную силу. Угроза уничтожения незрелого детского Эго настолько ужасна и реальна, что сознание совершенно не в силах ей противостоять. В таком состоянии предохранить психику от распада могут только защитные механизмы бессознательного уровня.  Положение усложняется тем, что комплексы защитного характера также имеют тенденцию к мифологизации посредством процесса, который К.Г.Юнг назвал самоамплификацией. Сформировавшись в бессознательном как автономное образование защитного свойства,  призванное предохранить психику от распада, такой комплекс диссоциирован от сознания и, следовательно, недоступен изменению и адаптации в соответствии с требованиями реальности. Приобретая устойчивый характер, он становится автоматическим, компульсивным, нуминозным. Описывая эволюцию таких комплексов, К.Г.Юнг отмечал, что их нуминозность возрастает пропорционально удаленности от сознания [31]. Путем самоамплификации эти комплексы приобретают архаические и мифопоэтические черты, становясь все более нуминозными. При этом нуминозность такого рода полностью исключает сознательную волевую регуляцию, обрекая сознание на подчинение и покорность. Для того, чтобы понять, как такие комплексы структурируются в систему самосохранения психики и подчиняют себе эго индивида, необходимо рассмотреть еще два существенных момента. Первый момент состоит в том, каким образом архетипы становятся преследующими фигурами, атакующими инфантильное Эго. Ответ на него частично содержится в содержании второго момента, а именно в том, что, согласно К.Г.Юнгу, все архетипы имеют двойственную, бинарную природу [33].

Один полюс архетипа представляет собой инстинкт и связанные с ним аффекты. Другой полюс представляет собой смыслообразующий духовный компонент, связанный с образами наиболее глубоких актов познания, таких как интуиция, инсайт, катарсис.  Эго каждого человека находится между двумя этими полюсами и является соединяющим звеном между аффектом и духом. Если жизненный опыт личности (и в первую очередь травматический) приобретается нормально, то медиативной функцией Эго является символообразование, благодаря которому синкретичная энергия бессознательного способствует духовному росту. Если же процесс совладания с травматическим опытом утрачивает естественный характер, медиативная функция Эго нарушается и бинарность архетипической структуры превращается в антагонистичность. При этом один полюс атакует другой, еще более нарушая функционирование Эго: инфляцированный разум атакует аффективно-инстинктивную часть психики, на что следует ответ в виде сильнейшей базальной тревоги, смутного беспокойства и страхов. Используя юнговскую теорию мы можем интерпретировать это так, что защитные вторичные эго-стостояния («архаичная защита») дезинтегрирует архетип, диссоциируя между собой аффект и его образ в сознании, что, в свою очередь, делает невозможным осмысление. При этом попытки при помощи инсайта или других методов глубинной психологии интегрировать нарушенную связь (а, следовательно, вновь пережить невыносимую травму) активируют защитные механизмы и бинарная структура архетипа вновь расщепляется (паттерн навязчивого саморазрушительного поведения, отмеченный З.Фрейдом). Отсюда следует, что основной функцией вторичных эго-состояний защитного характера является придание смысла тому, что не может быть осмыслено усилиями незрелого эго.Это лишний раз подчеркивает выдвинутую К.Г.Юнгом и его последователями (в частности, Д.Калшедом) мысль о том, что для психики даже самый ужасающий смысл происходящего все же лучше, чем отсутствие смысла вообще [5]. Интерполируя эту идею на фантазийный уровень психики, мы можем сказать, что бессознательные архетипические фантазии выступают как замена сознательного символообразующего фантазирования. Вместе с тем рестрикционизм защитных механизмов бессознательного, нарушающий всякие контакты с внешним миром, ограждает травмированную личность от проникновения в ее сознание каких-либо других смыслов, кроме «санкционированных», т.е. поступающих из архаичных глубин психики. Такой своеобразный смысловой «панцирь» сохраняет личность от распада в посттравматический период, когда травматический опыт не может быть осмыслен усилиями Эго. У человека создается иллюзорное, но относительно терпимое представление о себе самом, при этом образы для создания иллюзорного «Я» опять-таки черпаются из архетипического наследия. Но тот же панцырь консервирует личность в дальнейшем, замедляя, деформируя, а то и вовсе прекращая ее самоактуализацию и достижение аутентичности. Именно поэтому по мере хронологического и социального взросления личности защитные функции этого бессознательного механизма все более уступают преследующим. Возникший в раннем детстве для защиты от невыносимого аффекта, этот механизм в период взросления делает личность напротив все более беззащитной перед аффективными вторжениями реальности. Ответом на такие вторжения всякий раз являются бессознательные фантазии, которые диссоциируют психику и телесность, сознание и инстинкт, мышление и эмоциональность. Мыслящий полюс диссоциированного бинарного архетипа непрерывно преследует слабое, инфантильное Эго за подверженность влияниям другого полюса – аффективно-инстинктивного.  Свою очередь инстинктивно-аффективная часть архетипа «мстит» эго невыносимой тревогой и немотивированными страхами. В итоге Эго травмированной личности превращается в квинтэссенцию позора и слабости, «зажатую» между двумя преследующими полюсами некогда единого архетипа и вторичное эго-стостояние, которое первоначально носило защитный характер, постепенно становится причиной тяжелых личностных деформаций, которые могут достигать уровня патологии [5, 27].

Вместе с тем К.Г.Юнг в большинстве своих работ пишет о фундаментальном упорядочивающем принципе психической жизни, который он назвал Самостью [25]. По его мнению, именно Самость  интегрирует бинарные полюса всех архетипов, выравнивает баланс противоположностей, приводя в конце-концов личность к самореализации и достижению аутентичности. На опыте самопознания и в исследованиях своих пациентов он столкнулся с силой, коренящейся в бессознательном и отличной как от структуры эго, так и от других структур бессознательного. Одним из наиболее бросающихся в глаза свойств этой силы явилась компенсация односторонности Эго. Это выражается, прежде всего, в том, что выравнивается баланс установок личности и происходит формирование базисных смысложизненных ориентаций, проникающих не только сознание, но и всю личность в целом.

Как и все феномены бессознательного, Самость так же являет себя в сновидениях и фантазийных образах, но модальность этих образов иная, нежели у всех остальных архетипических структур. Нуминозность образов Самости  несет в себе прежде всего священную надчеловечность, неразрушимое единство, примирение и невыразимую красоту. Изучая Самость на протяжении многих лет, Юнг пришел к выводу, что если Эго представляет собой центр сознания, то Самость является центром всей психики в целом (т.е. включая и сознательное, и бессознательное) [27]. Многие последователи К.Г.Юнга из такой трактовки Самости делали вывод о существовании принудительных отношений между Самостью и Эго: поскольку Самость «знает» конечную цель индивидуации, то она неизбежно способствует ориентации личностного развития в нужном направлении. И если со стороны Эго оказывается сопротивление, то Самость «подталкивает» его к преопределенному замыслу. Такое «подталкивание» (учитывая превосходящую всякие возможности сознания нуминозность Самости) может быть болезненным, травматичным и даже ужасающим для Эго. Но Самость, подобно голосу оракула, продолжает изрекать свои пророчества и настаивать на их исполнении. Особенно травматичным действие этого голоса оказывается тогда, когда цели индивидуации вступают в конфликт с коллективными ценностями и когда внешняя объективная истина противоречит уникальной личностной истине ее носителя [5, 6, 8, 9].

Другие юнгианцы делали акцент на той мысли К.Г.Юнга, что Самость является прототипом (архетипом) Эго и их взаимоотношения носят диалектический характер «причина-следствие-причина». Так или иначе, Самость рассматривается как высшая сила человеческой психики, обеспечивающая трансцендентную целостность психики, примиряющая полюса противоположностей, ведущая человека к высшему Единству. Но здесь перед нами возникает вопрос, однозначного ответа на который мы не находим ни у К.Г.Юнга, ни у его современных последователей:если Самость – архетип (пусть даже и высший), является ли он бинарным, как все остальные архетипы [26, 28, 29, 32]? А если так, что представляет собой его аффективно-инстинктивный полюс? В рамках нашего подхода, метода глубинных трансформаций (МГТ), мы исследуем этот вопрос, соединяя возможности юнгианства и судьбоанализа Л.Сонди. Тот первичный бинер, которым манифестирует себя изначальный синкретизм человеческой психики, и который в терминах МГТ называется «аутентичное Эго», соотносится с ведущим бинером радикалов человеческой судьбы, которому Л.Сонди уделял ключевое внимание в своих работах и который он соотнёс с библейскими фигурами Каина и Авеля. Целый ряд наших исследовательских и коррекционно-терапевтических программ, осуществляемых в рамках деятельности Ассоциации глубинной психологии «Теурунг», даёт достаточные эмпирические обоснования для таких предположений [10-21]. На уровне личного бессознательного этот бинер представлен полюсами преждевременно-адаптированного Эго и инфантильно-уязвимого Эго, на уровне родового бессознательного – фигурами Ригориста и Нигилиста, на уровне архетипического бессознательного – радикалами Каина и Авеля.

Литература.

1. Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т.3. Философия духа. – М.: Мысль, 1977. – 471 с.
2. Добыкин Д.Г. Православное учение о толковании Священного Писания: лекции по библейской герменевтике – учеб.пособие. – СПб.: СПбПДА, 2016. – 272 с.
3. Калшед Д. Внутренний мир травмы: Архетипические защиты личностного духа. — М.: Академический проект, 2001 — 368 с.
4. КантИ. Критика чистого разума / Пер. с нем. Н. Лосского сверен и отредактирован Ц. Г. Арзаканяном и М. И. Иткиным; Примеч. Ц. Г. Арзаканяна. — М.: Эксмо, 2007. — 736 с.
5. Келли Дж. Теория личности: психология личных конструктов. — СПб.: Речь, 2000. – 249 с.
6. Кляйн М. Зависть и благодарность. Исследование бессознательных источников. — СПб.: 1997. — 96 с.
7.  Кузанский Н. Об ученом незнании // Николай Кузанский. Соч. : в 2 т. — М.: Мысль, 1979. Т. 1. – 488 с.
8. Мак-Дугалл Дж. Тысячеликий Эрос. Под ред. М. М. Решетникова. — СПб. Издание ВЕИП и Б&К, 1999. – 285 с.
9. Нойманн Э. Глубинная психология и новая этика. Человек мистический: Пер. с нем. – СПб.: Академический проект, 1999. – 206 с.
10. Сагайдак А. Н. Архетип Кассандры как основа комплекса жертвы в женской психологии [Електронний ресурс] / Александр Николаевич Сагайдак // Одесский национальный университет им. И.И.Мечникова. – 2012. – Режим доступу до ресурсу: http://forum.onu.edu.ua/index.php?topic=4920.0.
11. Сагайдак А. Н. Использование метода феноменологической редукции в глубинной психотерапии [Електронний ресурс] / Александр Николаевич Сагайдак. – 2014. – Режим доступу до ресурсу: http://fund-issled-molodoy.csrae.ru/ru/1/publications.
12. Сагайдак А. Н. Палеопсихологические детерминанты формирования архетипа ужасного младенца / А. Н. Сагайдак // Вісник Одеського національного університету. Психологія. — 2012. — Т. 17, Вип. 8. — С. 228-235.
13. Сагайдак А.Н. Anima media natura как юнгианский подход к психике / А.Н.Сагайдак // История российской психологии в лицах. Дайджест. – 2016. – N6. – С.153-162.
14. Сагайдак А.Н. Архетип Внутреннего Оракула и Понтифекс-Я как ресурсы психологии глубинных трансформаций / А.Н. Сагайдак // Вісник Одеського національного університету. Психологія. — 2015. — Т. 20, Вип. 2 (36). — С. 128-135.
15. Сагайдак А.Н. Архетипические защиты личности и их адаптивный потенциал в контексте истории развития глубинной психологии / А.Н. Сагайдак //Науковий вісник Херсонського державного університету. Серія «Психологічні науки». – 2016. – Т.1, Вип.2. – С. 124-129.
16. Сагайдак А.Н. Архетипический сценарий «Путь Исиды» как женский аспект путешествия Героя / А.Н. Сагайдак //Науковий вісник Херсонського державного університету. Серія «Психологічні науки». – 2016. – Т.1, Вип.5. – С. 154-158.
17. Сагайдак А.Н. Коррекция архетипических жизненных сценариев «преследователь — жертва» в аналитическом процессе / А. Н. Сагайдак // Вісник Одеського національного університету. Психологія. — 2013. — Т. 18, Вип. 22(3). — С. 104-109.
18. Сагайдак А.Н. Метод внутреннего диалога как феноменологическая редукция архетипической динамики / А.Н. Сагайдак // Київський науково-педагогічний вісник. — 2016. — Вип. #8 (08)2016. — С. 89-95.
19. Сагайдак А.Н. Психологический вампиризм и либидофагия в контексте психологии глубинных трансформаций / А.Н. Сагайдак //Науковий вісник Херсонського державного університету. Серія «Психологічні науки». – 2015. – Вип.5. – С. 61-65.
20. Стогний А.А. Комплекс андрофобии как механизм бессознательной защиты от даймона темной феминности / А.Н.Стогний // Науковий вісник Миколаївського національного університету імені В.О.Сухомлинського. Психологічні науки : збірник наукових праць / за ред.. Ірини Савенкової. – №1 (19), квітень 2018. – Миколаїв : МНУ імені В.О. Сухомлинського, 2018. – С.127-135.
21. Стогний О.В. Слово против хаоса: вербальные практики в работе с бессознательным / О.В.Стогний // Правничий вісник Університету «КРОК». Юридичні науки, Психологія: збірник наукових праць. – Вип. 30. – К., 2018. – с. 198-207.
22. Фрейд А. Психология «Я» и защитные механизмы. — М.: Педагогика, 1993. — 144 с.
23. Фролова Е.А. История арабо-мусульманской философии. Средние Века и современность: Учебное пособие. — М.: ИФ РАН, 2006. — 199 с.
24. Шмаков В.А. Основы пневматологии. Киев.: «София», 1994. – 704 с.
25. Юнг К. Г. Нераскрытая самость // Юнг К. Г. Избранное. Минск, Попурри, 1998. – 448 с.
26. Юнг К. Г. Отношения между Я и бессознательным // Психология бессознательного: Пер. с нем. – М.: Канон, 1994. – С. 173 – 315.
27. Юнг К. Г. Практика психотерапии. Серия: Классики зарубежной психологии. — М.-СПб. АСТ-Университетская книга, 1998г. 416 с.
28. Юнг К. Г. Психология переноса. Статьи. Сборник: Пер. с англ. – М.: «Рефл-бук», К.: «Ваклер», 1997. – 304
29. Юнг К. Г. Структура психики и процесс индивидуации: Пер. с англ., нем. – М.: «Наука». – 1996. – 296 с.
30. Юнг К. Г. Тэвистокские лекции. Исследование процесса индивидуации: Пер. с англ. – М.: «Рефл-бук», К.: «Ваклер», 1998. – 295 с.
31. Юнг К.Г.  Психология и алхимия. — М.: Рефл-бук, 1998. – 529 с.
32. Юнг К.Г. Mysterium Coniunctionis. Таинство воссоединения. Мн.: Харвест, 2003. – 576 с.
33. Юнг К.Г. Архетип и символ: Пер. с англ., нем.  – М.: 1991. – 304 с.
34. Юнг К.Г. О конфликтах детской души // Конфликты детской души: Пер. с нем. – М.: Канон, 1994. – С. 5 – 40.
35. Юнг К.Г. Психология бессознательного. — М.: Канон, 1994.
36. Юнг К.Г. Работы по психиатрии. Психогенез умственных расстройств. — СПб.: 2000. — 304 с.
37. Юнг К.Г. Символы трансформации. — М.: Пента График, 2000. — 413 с.