Заслуги Самюэля Ганемана в химии и судебной медицине

О, святая химия! сжалься над нами!
Самюэль Ганеман

«Сочинение доктора Амеке представляет настоящий арсенал твердо установленных и проверенных фактов, непоколебимо свидетельствующих о великих и безсмертных заслугах Ганемана для медицины; а биографический очерк и характеристика его личности только усугубляют глубокое уважение читателя к этому из ряда вон замечательному человеку.

История борьбы против распространения гомеопатии набросана автором мастерски; главное достоинство этой части сочинения заключается в необыкновенном спокойствии и объективизме, с которыми автор разоблачает всю эту грустную, а под час и возмутительную и позорную страницу истории. Описание нынешнего состояния университетской медицины достойным образом венчает это прекрасное сочинение.

Труд доктора В. Амеке заключает в себе все достоинства серьезной исторической монографии и заслуживает полного внимания публики. В выборе и освещении фактов автор безусловно честен и добросовестен; в его безпристрастном и несколько холодном изложении говорит не живой и горячий участник жгучего и нескончаемого спора, а строгий и неумолимый судья, чуждый борьбы партий и отрешившийся от собственной личности в пользу высшей справедливости и торжества исторической истины; личные его замечания свободны от всякой запальчивости и полемического задора, а представляют лишь логическое заключение из установленных фактов.

Стилистика оригинала не вполне удовлетворительна; язык автора шероховат, сух и неотделан, что поневоле должно отразиться и в переводе в иностранный язык. Тем не менее перевод хорош и верно передает своеобразный и несколько тяжеловатый язык оригинала.

От души желаем успеха в этой дельной и хорошей книге, которая, в силу богатства собранного в ней материала, должна стать настольным руководством для всякого непредубежденного и пытливого искателя истины». Так отзывался о Самюэле Ганемане и труде Вильгельма Амеке доктор медицины Л. Бразоль. Эти слова были написаны им в С.-Петербурге 31 Мая 1889 г. в предисловии к русскому переводу книги Амеке «Возникновение гомеопатии и борьба против ее распространения» (1889).

Здесь же доктор Бразоль приводит ценные и наверняка малоизвестные ныне факты о самом Ганемане:

«В начале своей ученой деятельности Ганеман является переводчиком важнейших сочинений по химии и самостоятельным оригинальным исследователем в этой науке. Химия же в это время лишь выплыла из средневекового мрака алхимии и представляла брожение смутных идей и туманных теорий, подчиненных еще господствовавшему тогда учению о флогистоне. Ганеман в своих переводах не ограничивается механической передачей известных сочинений из одного языка в другой, но снабжает их примечаниями, исправляет неточности и заблуждения и прилагает собственные опыты и наблюдения, обнаруживая во многих случаях не только более глубокое знакомство с химической литературой, но и более ясный взгляд на вещи, чем у соответствующего автора, – что единогласно признавалось критиками его переводов.

Как оригинальный химик, Ганеман приобрел себе блестящую репутацию следующими заслугами: он ввел новые реакции для серной и соляной кислоты, произвел точные наблюдения над кристаллизацией и растворимостью различных солей при различных температурах, тщательно изучил вопрос об отравлении мышьяком и дал новый метод количественного определения мышьяка, предложил известную винную пробу, ввел во всеобщее употребление оригинальный ртутный препарат, до сих пор носящий его имя (MercuriussolubilisHahnemanni), и обогатил химию многими другими полезными открытиями. Во всех его работах виден острый и проницательный ум, воспитанный в духе строгого мышления и точного естествознания; и если взять во внимание, что его университетская подготовка в химии была не лучше той, которая выпадает на долю огромного большинства врачей, и что химия не составляла предмета его специальности, а лишь побочную отрасль его занятий в часы досуга, предпринятых с весьма тощими средствами и без порядочной лаборатории – то нельзя не признать за Ганеманом, если не настоящую гениальность, то во всяком случае громадный и выдающийся талант к химическим работам.

Таким образом, еще раньше своей медицинской реформы, Ганеман имел уже твердое и блестящее положение в науке. Все его научные труды отличались духом самостоятельного исследования, свободным и независимым отношением к авторитетам и отвержением всяких хаотических теорий и гипотез. В трезвой и серьезной атмосфере точных химических работ окреп и закалился острый ум Ганемана и окончательно утвердил его в той исходной точке, что опыт и эксперимент должны лежать в основе всякой истины. Вне области наблюдения – безконечное царство фантазий и произвольных мнений, ведущих к плачевным заблуждениям и ошибкам.

Что касается медицины, то в этой области заслуги Ганемана по истине неоценимы. Горячо настаивая на необходимости соблюдения гигиены, он выдвинул вперед значение этой науки, которая в то время почти вовсе игнорировалась врачами; он восстал против безчеловечного обращения с помешанными и первый поднял голос за гуманное и сострадательное лечение этих несчастных; он пламенным словом и живым примером изгнал из ежедневной практики убийственные кровопускания, рвотные, проносные, нарывные и прочие средства; он безпощадно заклеймил и осудил невежество многосмешений и сложных предписаний – словом, очистил авгиевы конюшни средневековой медицины и непоколебимо твердо установил те рациональные принципы практической медицины, которые теперь пользуются всеобщим признанием и уже всосались в кровь и плоть нынешнего поколения врачей. Наконец, сознавая ясно безполезность и вред ходячих патологических гипотез и теорий для терапии, он создал незыблемое основание для медицины будущего в испытании лекарственных веществ на здоровом человеческом организме и стяжал себе неувядаемую славу построением на этом фундаменте истинно научной физиологической терапии, вечной и неизменной, потому что свободной от влияния времени и личных взглядов, теорий и гипотез».

В одной из предыдущих статей «О гомеопатии»уже говорилось о том,что появление этого направления в медицине вызвало множество нареканий, споров и конфликтов, аего основатель, доктор Самюэль Ганеман подвергся жесточайшей критике и обвинениям в обмане и шарлатанстве. Далее об этом Вильгельм Амеке писал:«Гомеопаты отвечали в многочисленных сочинениях и доказали, что дело основано на серьезном и правдивом изучении. Но к величайшему удивлению никто еще из приверженцев Ганемана не брался изобразить его до-гомеопатическую деятельность, его тогдашние исследования и работы, а также его пробивавшееся стремление к истине. Какое положение занимал он до того в среде своих товарищей? Какой путь развития прошел он прежде чем установил свои терапевтические основы?

Все эти вопросы весьма важны для суждения об основателе гомеопатии. Большая часть врагов поэтому поспешила на них ответить и, конечно, в совершенно отрицательном смысле. Так, например, некто д-р Симон, сочинения которого для большинства противников до сих пор еще составляют нечто в роде арсенала, пишет: “Ганеман везде, как ученый и как врач, все тот же ненадежный невежда”(AntihomöopatischesArchiv. I. Heft 2 S. 25).

Далее: “Остроумие в нем совершенно отсутствует. Неспособность ясно схватить и преследовать известную мысль довольно противно выглядывает изо всего, что он когда-либо писал”(PseudomessiasHamburg 1834. III. S. 5).

Другой противник, профессор Закс, – которого гановерский лейб-медик Штиглиц называет “писателем с большим талантом” и притом именно по отношению к его книгам, написанным против гомеопатии, – высказывает следующее мнение: “На поприще основательного мышления Ганеман всегда был очень слаб. Он не в состоянии схватить в корне какую-либо простую мысль и проследить ее последовательно от начала до конца”(VersuchzueinemSchlusswortüberhomöopathischesSystem. Leipzig 1826 S.57).

В одном, кажется, все его противники теперь согласны, что побудительными причинами выступления его на публичную арену были тщеславие и корыстолюбие; равным образом все, пожалуй, сойдутся во мнении, что врачебные способности и познания его были весьма недостаточны».

В своем труде Амекерешил «проследить деятельность Ганемана, только не с точки зрения его противника. Сначала мы посетим его в химической лаборатории, познакомимся вкратце с его трудами по усовершенствованию аптекарской части, а затем будем ему сопутствовать на пути его медицинского развития и к этому присоединим изображение Ганемана, как человека.

Затем вторая часть даст читателю понятие о способе борьбы против нового учения, чем должен быть восполнен пробел в соответствующей литературе; в заключение же мы бросим беглый взгляд на состояние современной медицины в университетах».

В данной статье мы осветим лишь период деятельности Ганемана, связанный с химией и судебной медициной, предоставив Читателю возможность ознакомиться с фрагментом вышеозначенного труда доктора Вильгельма Амеке, который подошел к этому вопросу объективно и безпристрастно.

Состояние химии, как науки, во время появления Ганемана, было в коротких словах следующее:

Вплоть до открытий Лавоазье (Lavoisier) учения Jor. Joax Бехера (Becher) (1635-1682) и Г.Э. Шталя (Stahl) (1660-1734), в особенности же учение о флогистоне, имели для химии фундаментальное значение. Нейман (Neumann), профессор химии при берлинской академии был рьяным их приверженцем. В своем сочинении о медицинской химии 1756 года, он пишет: «что земля есть первый основной принцип, из которого произошло и было произведено все на свете – явствует уже из описания сотворения мира в Библии, в которой сказано: в начале Господь создал небо и землю, причем о воде совсем не упоминается». Вода есть ничто иное, как прозрачная земля, называемая льдом и обращенная посредством тепла в жидкое состояние. Вода состоит из 4 элементов. Существует 3 рода земель: terravitrescens, из которой при соединении с водою образуется principiumsalinum иacidumuniversal, terramercurialis и terrasulfurea или inflammabilis. Бехер был первым, которому стали известны свойства principiuminflammabile. Шталь объяснил и осветил теорию Бехера; он назвал принцип горения флогистоном. Без него ничто не может гореть на свете. Сера состояла, следовательно, из серной кислоты и флогистона; фосфор состоял из флогистона и фосфорной кислоты и т.д. Означенное сочинение Неймана пользовалось большим уважением, было переведено на английский язык и обработано в выдержках на немецком языке с целью сделать его доступным более обширному кругу читателей.

Хотя и во времена Ганемана Неймана часто еще называли авторитетом, тем не менее было сделаны некоторые успехи; впрочем, в 1783 году Дальберг (Dahlberg), Президент академии в Эрфурте, находил еще нужным производить точные опыты, превращается ли вода в землю.

Существовали еще даже алхимики. Так, еще в 1784 году была речь о «надежде наших алхимиков, между которыми находятся многие невероятно невежественные личности».

Большое затруднение при химических исследованиях состояло в том, что еще слишком мало или же совсем не знали и не принимали «простых» тел, к которым можно было бы свести составные части. В настоящее время химик задается вопросом «Из каких известных элементов состоит то или другое тело?», а в то время еще искали «основную сущность» тел и задавались вопросом «Какое в нем торчит неизвестное нечто?» Несколько примеров разъяснят великую химическую путаницу того времени.

Знаменитый аптекарь в Кепинге в Швеции, Шеле (Scheele), искал в 1787 году красящее вещество в берлинской синьке; те же самые старания мы находим еще и в 1796 году. В 1787 году Морво (Morveau)говорит о световой материи и о «светящейся материи» в фосфоре. В 1789 году сведующий химик Веструмб (Westrumb) «открывает», что уксусная кислота есть основание всех прочих растительных кислот; Де-ла-Метри (DelaMethrie) также полагает, что растительные кислоты можно свести к одной кислоте. В 1790 году Веструмб смотрел на фосфорную кислоту, как на конечный результат разложения растительных кислот, и предложил вопрос: «Не скрыта ли фосфорная кислота в селитряной?» Два года перед тем, он нашел ту же кислоту в берлинской синьке. «Я считаю горючий воздух весьма сложным, – писал он в 1791 году, – и состоящим из флогистона, теплоты, воды, фосфорной кислоты и пр.». «Теоретически можно объяснить, что обыкновенная соляная кислота, по теории господина Кирван, состоит из своеобразного основания, флогистона, и определенного количества воздушной кислоты (углекислоты)», – писал один химик в 1789 году. В это же время профессор Винтерль (Winterl) обнародовал исследования, на основании которых «мед состоит из никеля, графита, кремнезема и одного вещества, выделяющегося при кипячении и соединяющего в щелочной жидкости графит, кремнезем и воздушную кислоту». Он же превратил соляную кислоту в селитряную. Профессору Фогту (Vogt) еще в 1756 году известны землистое, водное, воздушное, кислое, щелочное и пр. основные вещества. Главный аптекарь (Oberapotheker) и преподаватель химии в С.-Петербурге Ловиц в 1793 году открыл «положительную воспламеняемость в наичистейшей уксусной кислоте и выделил фосфорную кислоту из нее посредством воспламеняющего соляного газа».

Здесь будет у места привести нижеследующую выдержку из подробной таблицы профессора Грэна (Gren) о химических средствах 1791 года: (Существовали сродства, получаемые сырым, и сродства, получаемые сухим путем).

На этом основании огонь с воздухом = воздуху, насыщенному флогистоном; воздух с водой = прониканию; огонь с резиной = углю и т.д.

Великому Лавоазье было предназначено положить конец этому блужданию, что не обошлось без сильнейшего противодействия и долгого сопротивления приверженцев флогистона.

Борьба из-за флогистона происходила во время химических работ Ганемана. В 1770 году Лавоазье показал, что вода не превращается в землю, а состоит из водорода и кислорода. В 1774 году он доказал, что увеличение веса металлов при «кальцинации» (окислении) их происходит от «поглощения» воздуха. В 1777, 1780 и 1783 годах он напечатал свои исследования, произведенные с помощью сложных аппаратов и с неизвестной до тех пор точностью, которые показали, что увеличение веса при сгорании фосфора и серы равняется убыли воздуха, в котором происходило сгорание. Он принимал, что составная часть воздуха, переходящая в сгораемые тела, есть общая составная часть всех кислот; поэтому он и назвал эту составную часть оксигеном, а немцы перевели это слово кислородом, который только что перед тем был открыть Пристлееми Шееле (PriestleyundScheele) в виде особого рода воздуха (дефлогистированный воздух).

В Анналах Крелля стороны обменивались мнениями «за» и «против» существовавших до того времени основных взглядов на химию: в 1784 году, т.е. 14 лет спустя, там было сказано (I. 95): «Лавоазье и Ландриани превратили воспламеняющийся (водород) и дефлогистированный (кислород) воздух в воду», что подтвердил Кавендиш (там же I.489).

В 1786 году знаменитые Кирван, Кавендиш и Шееле выступили против Лавоазье, который оспаривал существование флогистона. В 1787 году Орлеанская академия назначила премию за решение следующего вопроса: состоит ли воздух из составных частей или он однороден и составляет простой элемент? (I. 288). – Профессор Гермбштэдт (Hermbstädt) в Берлине возражает против сделанного Лавоазье разложения воды и признает кислород самой первоначальной материей огня (I. 296). – Де-ла-Метри выступает против опытов Лавоазье, «которые не уничтожают старого взгляда». – Кирван (II. 156) в Дублине и Долльфус(II. 162) в Лондоне берут флогистон под свою защиту.

Последний упоминает о «мастерской защите флогистона Кирваном против вошедшей уже в моду теории господина Лавоазье». – Химики Морво (Morveau), Бертолэ (Bertholet), Фуркроа (Fourcroy), Монжес (Mongez), Де-ла-Плас (De-la-Place), Вандермонд (Vandermonde), Кузэн (Cousin), Ле-Жандр (leGendre), Кадэ (Cadet), и Гассенфратц (Hassenfratz) собираются у Лавоазье в Париже в продолжении трех месяцев по три раза в неделю для установления новой терминологии и новых химических знаков, «при посредстве которых, как в Геометрии, ученые всех наций могли бы понимать друг друга». Результаты представляются Парижской академии наук (там же, II. 58).

В 1788 году: Пристлей(II. 49, 50) выступает за флогистон и против разложения воды. – Лавоазье (II. 51) превратил флогистированный (азот) и дефлогистированный воздух в селитряную кислоту посредством электрического тока. – Де-ла-Метери писал (II. 139): «Флогистон имеет поддержку в Кирване и Пристлее и в большинстве естествоведов. Новую номенклатуру (т.е. номенклатуру Лавоазье и его французских приверженцев) повсюду отвергают». – Лавоазье (II. 262) указывает на кислород, как на средство усиливать действие огня при производстве химических работ. – Его таблица «о количестве кислорода, соединяющегося с различными металлами при растворении их в кислотах и при их взаимном осаждении»(II. 464). – По мнению придворного аптекаря Рюккерта в Ингельфингене зеленый цвет растений происходит от флогистона (II. 513). – Копенгагенская академия объявляет премию за разложение флогистического воздуха (азота) и решение вопроса, «теряет ли флогистический воздух флогистон при вспыхивании»(II. 479). В 1789 году: Профессор Клапорт говорит (I. 11): «Я восстановил в тигле белый марганцовый известняк, осажденный мною из раствора флогистированной селитряной кислоты посредством виннокаменных щелочей, и получил металлический королек мелкозернистого сложения. Не успел я его освободить от бывшей на нем угольной пыли и положил на бумаге в открытую чашку, как я заметил, что он совершенно определенно пахнет воспламеняющимся воздухом… и еще на третий день я по запаху мог заметить испаряющийся из него флогистон». – Крелль пишет (там же; предуведомление, стр. 2): «Веструмб открыл, что почти все металлы воспламеняются с выбрасыванием искр в дефлогистированном соляно-кислом воздухе; что составляет новое и весьма сильное доказательство за флогистон». – Приверженцы флогистона во время дальнейшей борьбы доказывали, что не все кислоты суть соединения кислорода, и приводили это, как оружие, против Лавоазье. Они видели, что окиси металлов снова становятся металлами с углем, следовательно, с «горючим веществом». Металл, следовательно, вбирал в себя снова флогистон, утраченный им в состоянии окиси.

Лавоазье заметил: «Лица, старающиеся обморочить свет, уверяя, что все то, что ново – неправда, и все, что правда – не ново, очень возгордились тем, что нашли у одного старого писателя зародыш моего открытия»(там же, II. 149).

1790 год: Ганеман (II. 52) приглашает заняться исследованиями для решения сего вопроса. – Революция приостанавливает работы французских химиков.

1791 год: Крелль пишет (в том же предуведомлении): «господин Ловиц уничтожил сомнения, имевшиеся против дефлогистического свойства угля, а Виглеб (Wiegleb) в своей защитительной брошюре спас флогистон» (в этой брошюре [II. 387-469] Виглеб приписывает Лавоазье то, чего последний и не утверждал). – Кирван (там же, I. 425) извещает, что отныне он оставил систему Шталя о флогистоне. – Профессор Грен (II. 56): «Одна из самых главных причин, почему я не расположен к системе Лавоазье, состоит в том, что последний ставит преграды успехам естественных наук».

1792 год: Крелль (в том же предуведомлении) говорит, что учение о флогистоне разделяет химиков на две партии и при этом обращает внимание на трудность изменить весь химический способ мышления. – Веструмб (I. 1) говорит о системе «газистов», для того чтобы не раздражать словом «флогистон». – Надворный советник Герман (Herrman) пишет (II. 44): «Воспламеняющийся воздух есть, по-моему, смесь флогистона, огня, воздуха, наитончайших водяных паров и немного растворенного металла, если этот воздух добывали из металла». – Гермбштэдт (II. 210 и след.) говорит: «Если бы Шталь, этот остроумный врач-философ, находился еще в живых, то он, может быть, был бы первым, который отказался бы от своих принципов; …но не так думают Виглебы, Веструмбы, Грены, Гмелины, Крелли… Важно то, что Кирван и Клапрот, бывшие прежде рьяными и открытыми защитниками флогистона, теперь отступили». Профессора Гермбштэдт, Клапрот и Карстен производят благоприятные для Лавоазье опытыотносительно кислорода (II. 387). – Гарлемская академия объявляет конкурс для решения вопроса о существе огня (II. 480).

1793 год: Конкурс из Геттингена для решения вопроса «о составных частях воды»(I. 287). Гермбштедт показывает А. Гумбольдту в берлинской придворной аптеке опыты, говорящие за Лавоазье

Надпись: «Синопсис химических символов, приспособленный к Новой номенклатуре господ Hassenfratz и Adet и систематизированный химиком-практиком W. Jackson.[…]Химические символыНовой номенклатуры делятся на два класса, обозначающие простые и сложные тела, которые делятся на шесть видов и пятьдесят пять иххимических форм. Каждый вид имеет свой символ, который с некоторыми изменениями означает различные формы каждоговида, а сочетания и положения шести символов, обозначающих виды,выражаютопределяющие принципы и пропорции всех сложных тел».

ЦветнаягравюраH. AshbyпорисункухимикаW. Jackson.
Дата: 26 октября 1799 года

(I. 303). Этот усерднейший защитник Лавоазье в Германии жалуется: «Мне не редко приходится защищать новые положения в ущерб моей чести и доброго моего имени, так как не раз мне давали почетные прозвища пачкуна, слабоумного, искателя последователей, антифлогистического крикуна; прочтите Зальцбургскую медико-хирургическую газету и разные периодические издания»(II. 480).

Профессор Грен (I. 31) делает заявление, что если из окиси ртути получат кислород, то он откажется от дальнейших экспериментов и согласится, что он более не годится в химики. – Тем не менее он в скором времени принял новую систему.

В 1794 году, как известно, грустно покончилась жизнь заслуженного Лавоазье. Он принял место генерального откупщика (Generalpächter), для того, чтобы добыть средства для своих обширных и дорогостоящих исследований; вследствие этого кровожадный Робеспьер привлек его к ответственности и 8 Мая Лавоазье должен был положить свою могучую голову под гильотину. Но дух, внесенный им в химию, не погиб и продолжал свое дело; ряды флогистиков редели из года в год; число учебников химии, составленных «по антифлогистической системе» все увеличивалось, хотя Пристлей в числе многих других еще в 1796 году выступал против его теории.

В 1799 годуГмелин свидетельствует, что система Лавоазье принята большинством химиков.

Ганеман выступил химиком, не обучавшись более других врачей этой науке и не бывши ассистентом в какой-нибудь лаборатории. – Он был самоучка.

В 1784 году он перевел сочинение Демаши (Demachy) «Лаборант в обширном смысле, или искусство приготовлять химические продукты фабричным способом» 2 тома.

Демаши был одним из первых химиков того времени и член Парижской и Берлинской академий. Французская академия сделала предложение об издании этого труда, потому что изложенные в ней химические производства отдельными фабрикантами, особливо голландцами, в большинстве случаев хранились в тайне; поэтому и хотели ввести во Франции изложение фабричного производства. Это было настоятельной потребностью как для Франции, так и для Германии; и большая заслуга Ганемана состояла в том, что он не только сделал данные приемы доступными своим соотечественникам, но кроме того увеличил пригодность этой книги многочисленными примечаниями, исправлениями и дополнениями. Во время окончания перевода появилось в свет изложение того же самого, сделанное химиком доктором Струве (Struve) в Берлине и также снабженное дополнениями; Ганеман прибавил к своему переводу также и замечания Струве, подвергнув и их разбору.

Надпись: «Синопсис химических символов, приспособленный к Новой номенклатуре господ Hassenfratz и Adet и систематизированный химиком-практиком W. Jackson.[…]Химические символыНовой номенклатуры делятся на два класса, обозначающие простые и сложные тела, которые делятся на шесть видов и пятьдесят пять иххимических форм. Каждый вид имеет свой символ, который с некоторыми изменениями означает различные формы каждого вида, а сочетания и положения шести символов, обозначающих виды, выражают определяющие принципы и пропорции всех сложных тел».

Цветная гравюра H. Ashbyпорисунку химика W. Jackson.
Дата: 26 октября 1799 года.

Свойства химических тел и сведения о их составных частях были еще во многих отношениях недостаточно известны, что явствует из этого сочинения. Ограничимся приведением нескольких примеров: упоминается (I. 54) о голубой крепкой водке, получаемой посредством перегонки мышьяка и селитры с равными частями воды. Каждая селитряная кислота «имела наклонность становиться белою», т.е. при растворении в ней серебра давать белый осадок от прибавления соляной кислоты (I. 62). Чистота селитряной кислоты определялась по густоте этого осадка. Демаши признавал неосуществимым ареометр для измерения крепости соляной кислоты (I. 115). Такая нечистая селитряная кислота, конечно, должна была действовать как царская водка, вследствие чего (I. 55) такой знающий химик, как Струве, наблюдает еще выделение золота из «серебряного раствора». (Ганеман называет этот взгляд «алхимистическою мечтою»). Крепкую водку (Scheidewasser) Демаши делит на водку, смешанную только с соляной кислотой, и на водку, содержащую кроме того еще купоросную кислоту (I. 66).

К поташу прибавляли известь для того, чтоб отнять у него «жирность» (II. 39 и 40), вследствие чего он отчасти делался едким. По Демаши, чем поташ старше, тем более он содержит насыщенного купоросом винного камня (сернокислого кали); таким образом, следовательно, из углекислоты образовалась бы серная кислота. Продавали также соль из попутника (Wegebreitsalz), полынную соль, соль из генцианы, соль из золототысячняка (II. 39 и 40).

Глауберова соль приготовлялась из дорогих квасцов; соляная кислота была дороже, чем даже сама дорогая серная кислота (II. 32).

Вместо Сеньеттовой соли (винно-каменнокислогонатронкали) продавали выветрившуюся Эбсомовскую соль (горькую соль). (II. 47)

Молочный сахар состоял, по Гермбштэдту, из одной части известковой земли и трех частей сахарной кислоты (II. 77).

По словам Струве, Виглеб доказал, что прекрасный красный цвет киновари происходит от жирной кислоты, получаемой им из огня (II. 143).

Демаши полагает, что в красном осадке ртути удержана «едкая часть» селитряной кислоты (II. 162).

К этой путанице присоединились подделки в широких размерах и эгоистичное стремление к тайне. Особенно обвинялись в этом голландцы. Эфирные масла подделывали с помощью терпентинного масла, копайского бальзама и др. (II. 241, 242), к киновари прибавляли свинец (II. 143), к сублимату мышьяк (II. 146). Приготовление белого осадка ртути держалось в секрете (II. 165). Относительно приготовления свинца существовало столько различных секретов, сколько было фабрик. Разные сорта сурика подделывали посредством точеного кирпича и окиси железа (Kolkothar, называемой также мертвой головой, т.е. caputmortuum, = окиси железа). Голландские белила представляли смесь одной части чистых белил с 1-3 частями мела (II. 194). Приготовление медянки все еще облекалось в большую тайну (II. 200); голландцы держали также в секрете свой способ приготовления уксуса (II. 196).

«Одно и то же семейство, – говорит Демаши, – с незапамятных времен размельчает буру; другое обрабатывает сублимат и так далее»(II. 217).

Голландцы не хотели сознаться наблюдателю над ними, в чем состоит сущность очистки буры (II. 97); затем он говорит о сурьмяных заводах, доступ к которым был закрыт, и т.д.

В своих примечаниях Ганеман обнаруживает изумительные познания во всех вопросах, имеющих какую-нибудь связь с содержанием книги. Знания его литературы по всем предметам всеобъемлющее. Так, например, он приводит десять авторов, писавших о приготовлении сурьмы (II. 129) и дополняет целым рядом цитат статьи об свинце (II. 175), ртути (II. 172), камфоре(II. 254), янтарной кислоте (II. 82), буре (II. 91) и т.д.

Демаши замечает, что ему не известно ни одно сочинение об обугливании торфа; Ганеман приводит шесть таких сочинений (I. 76). Демаши упоминает об одной очень редкой итальянской книге, – Ганеман же сообщает о ней подробности (I. 6). Демаши сообщает об одном французском химике (II. 233), не называя его; Ганеман же прибавляет его фамилию и заглавие его сочинения. Демаши только упоминает о «знаменитом немецком враче», а Ганеман уже знает его фамилию, сочинение и даже то место последнего, на которое сделана ссылка; то же самое встречается и во многих других местах. Там, где Демаши только касается какого-нибудь изобретения, Ганеман подробно излагает историю последнего. Во многих местах он сообщает разъяснения для лучшего понимания изложенного и подробнее объясняет химические процессы.

Весьма многочисленны также и примечания, в которых Ганеман исправляет погрешности и ошибки.

Примечания его (находящиеся почти на каждой странице) равняются поэтому самостоятельному сочинению. А что он еще, кроме ботаники и зоологии, располагал всеми сведениями, которые могут быть желательны по физике и в особенности по затронутым техническим вопросам, – это будет видно из нескольких примеров.

При рассмотрении дестилляции он посредством вычисления доказывает, что употребительные в то время змеевики производят недостаточное охлаждение сравнительно с колпаком над кубом. В настоящее время змеевики уничтожены в фармацевтических лабораториях, отчасти вследствие трудности прочистки их, на что еще указывал Ганеман (I. 202). С большим знанием дела и с большою опытностью он говорит об ареометре и обнаруживает этим свое превосходство над Демаши и Струве. Он приводит и рисунок улучшенного им ареометра (I. табл. 4, фиг. 6).

 При плохой тяге Демаши советовал между прочим сильно дуть ртом, для того чтобы усилить огонь. На это Ганеман замечает (I. 34): «этого можно избегнуть, если постараться устранить существующую в печи причину, препятствующую тяге, или же закрыть все отверстия лаборатории за исключением одной двери или одного окна; всего же лучше, поставить на дымовое отверстие печи жестяную трубу вышиною от 4 до 6 футов и замазать ее глиной, потому что входящая и исходящая струя тяги окажется в различных высотах воздушного столба, вследствие чего тяга станет гораздо сильнее, чем при посредстве соломы и мехов, не говоря уже о вдувании ртом».

Ганеман исправляет заблуждение Демаши относительно червления (I. 69-70), равно как и заблуждение Струве о гравировании. Много советов он преподает каменщикам (I. 4, 30, 31, 39, 171, 174-176), гончарам, например, для изготовления особых реторт (I. 11), для чего Ганеман указывает состав массы, зная также в точности мастики, необходимые для различных целей (I. 81, 84, 99, 154). О том, как строить горнила, решетки, из железа или из глины, какой вышины, и т.д., как регулировать огонь, применять ли реторты с длинными или короткими шейками, надставники или приемники – обо всем этом Ганеман дает точные указания.

Ему в точности известно появление химических продуктов в других странах и их приготовление. Так, он поправляет (I. 21) Демаши относительно квасцов в России, Швеции, Германии, Италии, Сицилии и Смирне. Он очень подробно говорит (I. 25, 26) о каменном угле и коксе в Англии и в окрестностях Сарбрюккена. Он несколько раз с воодушевлением высказывается за употребление каменного угля, относительно которого в то время существовало еще всеобщее предубеждение, и указывает на возрастающий недостаток в лесе. Позднее, в 1787 году, он напечатал особый «Трактат о предрассудках против отопления каменным углем». В 1787 году Анналы Крелля сообщают как новость (I. 288), что «в Крезо в Бургундии плавят и очищают железо посредством каменного угля, Charbondeterre, который сначала сжигают».

Переводчик вводит также многие исправления и открытия; например, особый способ (I. 49-53) «курить» крепкую водку в печи с постоянным действием, реторты которой не лопались, тогда как при обыкновенном устройстве, о котором также упоминает и Демаши, обыкновенно 5, 6 и более реторт приходили в негодное состояние, и производство, сопряженное с гораздо большими расходами, должно было приостанавливаться.

Он предлагает (I. 60) способ для очищения селитры от поваренной соли, перед тем как приступать к перегонке селитры для получения селитряной кислоты, с целью предохранить загрязнение ее соляной кислотой.

Затем Ганеман вводит новую реакцию на соляную кислоту. Известный прежде способ с адским камнем мог указывать также и на присутствие серной кислоты, если таковая имелась на лицо в известной концентрации, причем, следовательно, осаждалось сернокислое серебро. Конечно, этому легко было помочь посредством разбавления жидкости. Реактив Ганемана был раствор сернокислого серебра; осаждалось, следовательно, только хлористое серебро, а сернокислые соединения оставались в растворе (I. 63). Лежащая в основании идея до сих пор применяется в гипсовой воде при качественном анализе, для того чтобы различить известь от Барита и Стронциана. Одновременно с этим Ганеман дает наставление для количественного определения осадка.

Той же идеей воспользовался Ганеман для новой реакции на серную кислоту, а именно посредством раствора хлористого свинца, так как существовавший до тех пор способ («несколько капель раствора ртути») указывал и на присутствие соляной кислоты, когда последняя находилась в большем насыщении. Но к этому способу он присоединяет еще другой, новейший способ определения, – барит, недавно открытый Шееле (I. 64).

Далее Ганеман обращает внимание на большое количество магнезии в маточных щелочах на солеварнях и указывает на средство для ее выделения. Позднее Ганеман снова возвращается к этому; из Анналов Крелля видно, что его мысль возбудила внимание химиков. В то время магнезия была еще мало известна. В своем сочинении о медицинской химии профессор Нейман объявляет в 1756 году открытие белой магнезии за «надувательство», самую же магнезию признает за «истолченную известь».

Ганеман производил самые тщательные исследования о кристаллизации, о растворимости солей при различной температуре и о возможности их разъединения посредством кристаллизации; при этом он дает много полезных указаний для определения загрязнений.

Особенно многочисленны и интересны поправки и замечания относительно различных способов приготовления ртути, над чем он был занят тщательным исследованием.

Как велико было старание Ганемана к достижению точности и достоверности, видно также из его образцового определения количественного отношения квасцов и поваренной соли для образования глауберовой соли (II. предисловие). Соотношение квасцов к поваренной соли профессор Грен определял как 7:12, профессор Геттлинг как 2:1, а еще один как 1:2; Ганеман же нашел 17:6. Он принужден был при этом действовать очень хлопотливо. Сначала он приготовил по своему способу соду из поваренной соли. Этим чистым углекислым натром он разложил квасцы и свесил полученную посредством кристаллизации глауберову соль. Для того чтобы узнать, сколько поваренной соли соответствует этой глауберовой соли, он разложил последнюю посредством хлористого кальция (известкового масла) на гипс и поваренную соль. Виглеб нашел соотношение 17:6 даже самым неверным. Вычисление же с нашими настоящими эквивалентными цифрами дает 17:6 ¼, или, другими словами, подтверждает верность определения Ганемана.

Он в особенности придает величайшее значение чистоте препаратов, так как известная доля неуверенности в химии происходила от нечистоты химических приготовлений.

Мы не хотим обойти молчанием многие заблуждения, в которые впадал наш химик, хотя это и само собою разумеется. Так, например, он, конечно, разделяет заблуждение насчет флогистона и ошибочные воззрения на происхождение и состав многих тел. Относительно буры он полагает (II. 95), что борная кислота (борная соль) состоит из плавикового шпата, фосфорной кислоты и кремнезема; он думает (II. 80), что с небольшим количеством борной соли можно сделать винный камень весьма близким к кислой щавелевой соли. Вследствие указания Грена, что борная соль соединяется только с едкой содой, Ганеман предполагает (II. 95), что кальцинация будет очень выгодна для очистки буры. Во второй части настоящего сочинения мы возвратимся к заблуждению Ганемана относительно этого тела.

В Анналах Крелля (1785 г. II. 77) была помещена следующая рецензия об этом переводе:

«Если когда-либо сочинение было достойно перевода, то это, конечно, то, о котором идет речь, причем по счастью для всех его читателей, оно попало в такие руки, что вследствие этого достигло еще большего совершенства. Французский подлинник Демаши всегда ценили все читатели, знакомые с этим языком. Вышедшее вскоре второе издание было дополнено разнообразными примечаниями д-ра Струве. С этого дополненного издания д-р Ганеман делал перевод и сам еще добавил много подробностей, послуживших частью для исправления, частью же для расширения описанных работ… Можно, следовательно, с полным основанием утверждать, что относительно фабричного химического производства до сих пор не существовало более совершенного и лучшего сочинения, чем настоящее… Автор (Ганеман) описал особый прибор для перегонки крепкой водки, заслуживающий полного внимания… В главе относительно приготовления виносольного спирта, примечания занимают больше места, чем самый текст, и сами по себе важнее последнего».

В рецензии о второй части (там же, II. 277) упоминается еще, что Ганеман добавил собственный свой способ приготовления янтарной соли (янтарной кислоты) в самом чистом виде.

В 1801 г. вышло «новое издание» этой книги. В 1786 г. он издал сочинение «UeberdieArsenikvergiftung, ihreHülfeundgerichtlicheAusmittelung» («Об отравлении мышьяком, о лечении и о судебном определении его»).

До Ганемана Нейман, профессор химии в Берлине, производил опыты для определения мышьяка, но не достиг определенных результатов. Он «был в нерешимости продолжать эти исследования, чтобы не дать повода к таким отравлениям, которые нельзя будет открыть». Последний автор, упоминаемый в исторических сочинениях по химии и называемый Ганеманом главным писателем по этому вопросу, был Навье (Navier). Понятия о химическом составе мышьяка были еще весьма неясны. Галлер (Haller) видел в нем «весьма наркотическую серу», Гмелин находил в его составе соляную кислоту, Нейман – соляную и купоросную кислоты, Пёрнер (Pörner) – соляную, купоросную и кремневую кислоты. Навье считал доказанным, что «мышьяк состоит из летучей, полуметаллической земли, соединенной с соляной кислотой». «О, святая химия! сжалься над нами!» – прибавляет к этому Ганеман. Он привел доказательства против всех этих утверждений. Пример существовавшего в то время способа определения мышьяка находится между прочим в Химических Анналах Крелля. На вкус определить вещество было невозможно, потому что сначала не было чесночного запаха, но это была не ртуть. Автор полагает возможным заключить, что данные капли ничто иное, как «так называемый постоянный мышьяк». Количества его он не решается определить. «Анналы Крелля» были самым основательным химическим журналом того времени.

В этом сочинении Ганеман не указывает новых противоядий, но подвергает подробному разбору рекомендованные в значительном количестве прежние средства, исследуя физиологическое их действие на собаках, группирует лучшие средства и дает точные предписания относительно их применения.

Самую важную часть этого сочинения составляет глава о химическом определении мышьяка, потому что этим химия и в особенности судебная, значительно подвинулась вперед. Подробно доказав неверность употребительных реакций: Неймана, Морво, Галлера, Шпрёгеля, он указывает на три, по его мнению, необходимых реакции, а именно: известковую воду, воду, насыщенную серно-печеночной атмосферой (серным водородом) и медно-аммиачную соль (медный купорос, рекомендованный Нейманом, не давал никакой реакции). Воду, насыщенную сернистым водородом, применял еще Навье, но не прибавляя кислот, – в чем и состоит суть дела в данном случае, – вследствие чего реакция оставалась в высшей степени неверной. Ганеман первый признал необходимость прибавления кислот и не раз на это указывал, что составляло очень важное открытие, к которому мы еще вернемся. Далее, на странице 246, он говорит: «распущенная виннокаменная соль делает осадок растворимым». И теперь еще химический анализ не имеет другого средства для разъединения металлов группы мышьяка-сурьмы от группы ртути, серебра, меди и др., как растворение сернистых металлов первой группы в сернистых щелочах, что Ганеман и получал посредством своего добавления.

Ганеман на этом не остановился. Серный осадок не годился для количественного определения вследствие изменения, которому он подвержен при высыхании. Осадок же меди, напротив, не изменяется и на основании его вычислений и много раз произведенных опытов, – 267 частей такового осадка соответствуют 165 частям мышьяка. Одна эта проба, вместе с известным чесночным запахом, казалась ему вполне решающей. Пределом реакции медного купороса с аммиаком он обозначает раствор 1:5000; мышьяково-известковый осадок растворяется уже в 2100 частях известковой воды и, следовательно, является менее чувствительным реагентом.

Весьма характерно то, что в своих химических сочинениях Ганеман всегда старается установить с большою тщательностью границы действия тел. Так и в данном случае. Растворимость белого мышьяка в течение 10 минут при 96-ти градусах по Фаренгейту, т.е. при температуре крови, Ганеман определяет как 1:816, самородного мышьяка (смотря по продолжительности кипения) как 1:400 до 1:1100, «мышьякового короля» как 1:5000, естественного желтого сернистого мышьяка (который, как и оба предыдущие, при кипении превращается в мышьяк) как 1:5000; одинаковым образом Ганеман поступает и со всеми встречающимися при изложении химическими телами, не пропуская случая делать из этого выводы и пользоваться ими для своих целей.

Он настойчиво выступает также против обманщиков и торговцев, которые открыто продавали мышьяк под названием «лихорадочного порошка», и делает подробные предложения узаконений относительно ядов, которые теперь в точности приведены в исполнение. В аптеках должна существовать особая запертая камера для ядов, ключ от которой находится только у владельца аптеки или у заступающего его место; далее он требует, чтобы была заведена особая книга для записи отпущенного яда; чтобы особые расписки в получении яда пришивались к делу и сохранялись, каковые расписки должны быть снабжены ручательством получателя и представляемы ежегодно врачу, ревизующему аптеку.

Здесь не место входить в подробный разбор медицинского отдела сочинения, составленного одинаково превосходно. Это сочинение может служить образцом добросовестной работы, обширных познаний и преданной любви к науке. Изучение этого труда и теперь еще, по прошествии ста лет, доставляет чувство живейшего удовлетворения. С каким изумительным прилежанием автор работал видно уже из того, что он приводит 389 различных авторов и сочинений, написанных на разных языках и в разные столетия, делая на них 861 ссылку с точным указанием томов и страниц.

В Анналах Крелля дан был следующий отзыв: «так как автор исходит из основных положений химии и для установления их лично произвел изложенные им опыты, то сочинение это, являющееся выходящим из ряду литературным трудом, заслуживает быть здесь упомянутым». Затем приводятся исследования Ганемана. Критик не решается высказаться относительно утверждения Ганемана, что мышьяк не содержит соляной кислоты и пр., и этим обнаруживает, насколько Ганеман был выше его.

«Новые литературные известия для врачей» подробнее обсуждают это сочинение и говорят: «Последние рассуждения (а именно: судебное исследование – патология – химические признаки – суждение о смерти) придают всему сочинению особую цену».

Горный советник и врач д-р Бухольц (Bucholtz) в Веймаре, имевший особые заслуги по фармации, называет это сочинение «весьма ценною книгою моего уважаемого друга д-ра Самуила Ганемана».

Позднее в Архиве Горна, профессор Генне выхваляет «классическое для того времени сочинение Самуила Ганемана о мышьяке, каковым трудом были введены лучшие в то время анализы мышьяка в судебную медицину». К этому надо прибавить, что Ганеман не только ввел в судебную медицину лучшие для того времени анализы мышьяка, но и усовершенствовал их, открыв реакцию медного нашатыря, на что указывает также и историк Виглеб.

Работы Ганемана в химических Анналах Крелля

Крелль был «профессором лекарственной науки и мирской учености» («Professorder Arzneigelartheitund Weltweisheit») в Брауншвейгском университете в Гельмштэдте (Helmstädt). Его Анналы имеют выдающееся значение для истории химии (ранее он издавал «Химический Журнал» в 6 частях с 1778 года, затем с 1781 года «Новейшие Открытия» в 12 томах). Начиная с 1784 года, они выходили ежемесячно и были первым периодическим, правильно выходящим химическим журналом, по крайней мере в Германии; в скором времени и во Франции стало выходить подобного рода издание под названием «Анналов Химии» (AnnalesdeChimie). Расходы своего предприятия Крелль по существовавшему тогда обычаю покрывал платой вперед с подписчиков, в списке которых мы находим особ царствующих домов, академии, а также и читателей из всех стран, в особенности же много лиц аптекарского звания. Сотрудниками были первые химики и естествоиспытатели, как, например, Шееле, Бергман, Гмелин, Грен, Гермбштэдт, Карстен, Клапрот, Розе, А. Гумбольдт; последний принял участие в этом издании, начиная с 1792 года, по возвращении из своего путешествия по Бельгии, Голландии, Англии и Франции. Французские ученые также доставляли свои работы. Ганеман напечатал в этих Анналах ряд интереснейших исследований и открытий, имевших успех. В 1787 году (II. 387-396), он написал статью «О трудности приготовления минеральных щелочных солей посредством поташа и поваренной соли». В настоящее время удивились бы, если бы кто-нибудь стал употреблять поташ для приготовления соды, так как последняя гораздо дешевле поташа. В то время поташ (растительную щелочную соль) добывали из золы многих растений, соду же из очень немногих береговых растений. Добывание ее из натровых озер не было значительно, потому что очистка ее от посторонних примесей не была еще известна. Много предложений было сделано химиками для получения соды из селитряно- или из соляно-кислого натра, по Шееле, например, посредством свинцовой извести. Между этими предложениями были такие, что фунт соды обходился бы в три талера. Ганеман признавал единственной возможностью для производства более дешевой соды приготовление ее из поваренной соли. Еще в 1784 году он сообщает, что посредством кристаллизации при различной температуре и разном количестве жидкости он приготовлял соду из поваренной соли посредством поташа; он сообщает тут в точности соотношение тепла и воды, при котором сода осаждается, но указывает при этом на трудность отделить этим способом посторонние соли. В своей истории химии (III. 497) Гмелин упоминает об этом приготовлении Ганемана, а в Анналах Крелля (1789 г. I. 416) была помещена сочувственная заметка всей его статье, содержащей много интересного.

В 1788 году Ганеман исследовал, какой род воздуха производит разложение винного спирта в уксус, и описал свои исследования в статье «О влиянии некоторых родов воздуха на брожение вина» (I. 141-142). Он подвергал вино действию трех родов воздуха: 1) дефлогистированного воздуха (кислорода), 2) флогистированного воздуха (азота), 3) мелового воздуха (углекислоты), следовательно, тех тел, которые были уже признаны составными частями атмосферного воздуха. Он вводил их в бутылки, из которых каждая содержала четыре унции вина, герметически их закупоривал, держал их в течение двух месяцев в определенной (комнатной) температуре и три раза в день встряхивал бутылки по тридцати раз. Результатом было то, что вино, находившееся в бутылке с кислородом, обратилось «точно чудом в крепкий винный вкус».

Быстрое приготовление уксуса посредством пропускания винного спирта через буковые опилки было, как известно, изобретено в 1833 году. Ганеман открыл еще в 1788 году, что находящийся в воздухе кислород производит это превращение и что последнее может быть ускорено через повторное соприкосновение винного спирта с кислородом.

Вскоре после того он напечатал наблюдения о действии адского камня, как противогнилостного средства. Он нашел, что в растворе 1:1000 адский камень производит хорошее действие при гнилостных язвах, и даже указывал на то, что и в растворе 1:100,000 он заметил противогнилостные свойства, что однако не подтвердилось в контрольных опытах, произведенных другими.

Во многих случаях Ганеман проявляет стремление применить химию к медицине; так, например, в особой статье: «Кое-что о желчи и желчных камнях» он взял свежую желчь человека, застреленного в полном здоровии, и действовал на нее различными солями, для того чтобы воспользоваться ими при болезнях печени и «застое желчи».